Мороз
Меня теперь по коже подирает,
Когда я вспомню, чем я рисковал.
А славную мы выкинули штуку!
Ха-ха! Монахом будет дон Жуан!
Пожалуй, из монахов можно в папы!
Сеньор, когда вы
сделаетесь папой,
Прошу и мне пожаловать местечко!
Неточные совпадения
Мне казалось, что важнее тех дел, которые
делались в кабинете, ничего в мире быть не могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что к дверям кабинета все подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же был слышен громкий голос
папа и запах сигары, который всегда, не знаю почему, меня очень привлекал.
—
Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет,
папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе!
Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— Ведь
папе совсем было лучше, и он мог уже ходить по комнате с костылями, но тут подвернулся этот Альфонс Богданыч. Вы, вероятно, видали его у нас? Что произошло между ними — не знаю, но с
папой вдруг
сделался паралич…
— Ты сиди пока здесь и слушай, — просила девушка, — я боюсь, чтобы с
папой не
сделалось дурно… Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— Чего же бояться,
папа? — удивлялась Дидя. — Под старость ты
делаешься сентиментальным.
Странная вышла экспедиция французов в Италию. Вообще все довольно сложно
делается. [Пущин возмущается «помощью» французского президента Людовика-Наполеона (Наполеон III) римскому
папе (в июле 1849 г.) в подавлении итальянского национально-освободительного движения.]
— Что не больно?.. — закричал вдруг бешено Симеон, и его черные безбровые и безресницые глаза
сделались такими страшными, что кадеты отшатнулись. — Я тебя так съезжу по сусалам, что ты папу-маму говорить разучишься! Ноги из заду выдерну. Ну, мигом! А то козырну по шее!
— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного покраснела. — Мне
делается от него так весело, так весело, хотя на другой день немного и болит голова. Но
папа, может быть, оттого ничего не делает для мух, что сам не ест варенья, а сахар опускает только в стакан чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не ест варенья… Ему остается только курить свою трубку.
— Я не могу,
папа. Я только и назвала ее дурой: у меня грудь захватило, и
сделалась со мною по обыкновению истерика.
Здесь теперь в моде Берсье: он изменил католичеству,
сделался пастором и всё против
папы…
Ольга Петровна. Это,
папа, болезнь, а не порок; но что Мямлин умен, в этом я убедилась в последний раз, когда он так логично и последовательно отстаивал тебя. (Граф отрицательно качает головой.) Ты,
папа, не можешь судить об его уме, потому что, как сам мне Мямлин признавался, он так боится твоего вида, что с ним сейчас же
делается припадок его болезни и он не в состоянии высказать тебе ни одной своей мысли.
Ольга Петровна. Было бы чем,
папа, если бы у тебя деньги на другое не ушли!.. (Снова обращаясь к Андашевскому.) Графу, я вижу, Алексей Николаич, неприятен ваш великодушный поступок в отношении меня; но я его очень дорого ценю и завтрашний же день желаю
сделаться вашей женой, с полною моей готовностью всюду следовать за вами, какая бы вас участь ни постигла.
— Наталью взяла с собой мама, чтобы она помогала ей одеваться во время представления, а Акулина пошла в лес за грибами.
Папа, отчего это, когда комары кусаются, то у них
делаются животы красные?
Она говорит: «в девках» и горничных называет «девки». От ее голоса, серых глаз, всего тона приходится иногда жутко; но к ней она не придирается, не ворчит, по целым дням ее не видно — все ей нездоровится. Только и Сане сдается, что нянька Федосеевна права: «сухоручка» держит
папу в руках, и без ее ведома ничего в доме не
делается.
—
Папа, из чего
делается клей? — вдруг спросил он, поднося флакон к глазам.
У
папы на Верхне-Дворянской улице был свой дом, в нем я и родился. Вначале это был небольшой дом в четыре комнаты, с огромным садом. Но по мере того как росла семья, сзади к дому
делались все новые и новые пристройки, под конец в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.